А вот снова про театр. Выбрались на другой берег, в "большой" театр Олд Вик на премьеру "
Отражений, или Истинного" по
сэру живому классику. Я здорово удивилась - буквально за неделю до премьеры получается взять билеты, и к тому же не на самые паршивые места. На "Мизантропа" с Кирой Найтли в
Театре комедии, скажем, билеты вынесли все и сразу, мы потолклись в один вечер у входа и забили. Но то Кира Найтли - "ты не пой, ты ходи, туда-сюда, туда-сюда".
Сэра живого классика я готова смотреть в любых количествах, потому что это едва не единственный [знакомый мне] в искусстве внятный голос справа. То есть, правых драматургов полно, но по странному стечению обстоятельств все они скучковались в границах свободного от интеллектуальных претензий жанра feel-good мюзикла. А "Отражения", хоть и не поднимаются до космогонических масштабов "
Аркадии", без сомнений вещь программная, мировоззренческая, с четко артикулировнной консервативной риторикой.
И это не было ошибкой.
Это не было ошибкой идти за какими-то правыми высказываниями в Олд Вик, где в прошлом сезоне худрук театра Кевин Спейси собственной персоной со сцены травил маккартизм в "
Пожнешь бурю". Это было ГЛУПОСТЬЮ.
То, что Анна Макмин сделала с пьесой, можно было сделать только с насыщенным и сложно построенным произведением. Она натравила одну тему на другую.
В "Отражениях" с самого начала разворачивается тема театра в театре: первая сцена, разоблачение неверной/"неверной" жены, - кусочек посредственного спектакля, но публика об этом не знает, и когда во второй сцене актеры актеры встречаются у "жены" дома, где она живет с ее настоящим мужем, автором пьесы, публика проходит через минуты непонимания, и потом радуется щекотанию в голове, когда понимание там переворачивается. (Том Стоппард
в своем интервью Гардиану по поводу спектакля сомневается, удастся ли ему провести тех, кто уже видел постановки "Отражений" раньше. Он странный какой-то. Эти люди
пятьдесят восемь лет подряд каждый день смотрят "Мышеловку" по Агате Кристи, и все еще не знают, кто убийца.)
Чуство выдуманности происходящего продолжает нагнетаться, сценарий о писателе сценариев переписывается заново, и реальность во вроде бы обыкновенной пьесе пра любофь к концу первого акта деградирует до степени "
Синекдохи, Нью-Йорка".
И на этой вот коняшке, на драматурге, непрерывно выдумывающем себя - умным, красивым, уважаемым, побеждающим в любом споре, обласканным прессой, обожаемым Анни (новой женой, что на 10 лет младше), на этой фантазии товарища
слегка со спектра мы и въезжаем в начале второго акта в монолог с крикетной битой. Кульминационный монолог об истине, над которым к тому моменту остается только похихикать - ну конечно же, дорогой Генри, ты прав, дарлинг. Истина существует и ровно такая, какой ты ее представляешь там у себя в голове.
Остатки реальности заметаются в голову главгероя визуальными средствами: в сцене в поезде, где коллега-актер охмуряет Анни, Генри сидит рядом и разглядывает пищущую машинку - то есть, охмурение есть ни что иное, как его ревность. То, как Анни отвечает коллеге взаимностью, подано как спекуляции бывшей супруги, которая сама тоже, по сути, выдумка и такнебывает. И самое сценическое пространство организовано как гигантская картин(к)а - двумерная, с отсутствующей глубиной.
В целом же получилась нормальная такая чарли кауфмановская история про замыкание внутри собственного сознания, но в отличие от аналогов, удивительно яркая, смешная и радостная. Цена посрамлению левака Броуди, соответственно, та же - feel-good водевильная.
